Группа УР. Комментарий к “Литургии Митры”-2
В первом логосе теург вызывает из глубин своего существа ощущение «совершенного» или «завершённого тела» (soma teleion), что подобно «активации» различных «стихий», которые в своей тёмной и подверженной порче форме составляют наше животное тело. Это «тело» сотворено «миром Света и Тьмы, Жизни и Смерти»; иными словами, оно происходит от вещей, кои, будучи подвержены становлению, «есть и не есть», и происходит эта «активация», благодаря «Могуществу Десницы». Таково имя инициатической силы, коя, как мы уже упоминали, вызывает «изменение в согласии с субстанцией», каковое понимается, в частности, в гностицизме, герметизме и неоплатонизме, как интеграция, очищение, фиксация и исправление. Форма «стихий», в которой они обнаруживаются в физическом теле человека, является извращённой, искажённой, ослабленной, тёмной, эфемерной: это мир теней и трупов. Сущностное мужественное качество «Десницы» («Руки могущества», поскольку в иврите, как и в арабском jod или «рука» также означает могущество) и «Правосудия» фиксирует эти «стихии», активизирует их, пробуждает их, делает их живыми.
Здесь действует закон гомеопатии. Согласно инициатическому учению, в каждом органе целостного человеческого тела, пребывает, хотя и в скованном виде, форма космической чувствительности; она даёт возможность взаимодействовать «в согласии с субстанцией» с соответствующими стихиями высшего и низшего миров. В логосе воззвания теург стремится направить своё сознание в этом «направлении», устремив к космическим взаимосвязям, поскольку только так ритуал или магическое действие будут иметь эффект… Доктрина «Совершенного Тела» имеет соответствия во множестве других традиций: мы можем вспомнить здесь «духовное тело» св. Павла, авгоэйдос или «сияющее тело», упоминаемое Плотином и Олипиодором, ваджра-кайя или «тело алмаза-молнии» тибетского тантризма (Ваджраяны). Это тело есть «тело воскрешения» или «магическое тело». Агриппа (De Occulta Philosophia, III, 44) пишет: «Во всём мире нет ничего сколь бы то ни было замечательного, превосходного или чудесного, что человеческая душа, несущая в своей сущности образ божественного, кою маги именуют душой, что выстоит и не падёт, не совершила бы собственной доблестью своей и без всякого внешнего вспомоществования». Техническое выражение «выстоит и не падёт», каковое является традиционным и используется с древнейших времён, отсылает к вышеупомянутому «исправлению», благодаря «могуществу длани». В Corpus Hermeticum Тат, «Сын Искусства» говорит своему Наставнику, Гермесу-Тоту: «Отче, будучи исправлен Богом, я созерцаю не очами, но интеллектуальными энергиями сил». Слова, которое тут используется, – a–klines, означает «делать стабильным, непоколебимым». В связи с этим мы можем указать на термин sahu, каковой был древним обозначением тела, благодаря которому покойный обретал бессмертие. В древнеегипетском языке aha означает «вставать, стоять лицом к чему-то»; при добавлении префикса s-, каковой в этом языке образует каузативные глаголы, мы получаем saha (заставить нечто встать, поднимать, выпрямлять). В древнеегипетском покойного также именовали kherit, «тот, кто пал». Именно качество sahu, сформированное ритуалом, даровало ему бессмертие. Более того, само имя собеседника Гермеса Тата в древнеегипетском означает «стабильность», иероглиф, который передаёт его на письме, представляет собой нилометр, точнее говоря, ствол тамариска, на котором, согласно традиции, возлежало тело мёртвого Осириса перед его воскрешением. В греческом an–istemi и ana–stasis имеют то же значение, что и египетское sahu; эти термины использует Геродот и даже Гомер, когда говорят о воскрешении после смерти. Инициатическое могущество заставляет падшего снова встать, превращая его (благодаря «совершенному» или «очищенному» телу) из «тени» и «трупа» в Живое Существо. Во имя трансцендентной реальности, пробуждаемой в теле, теург стремится утолить жажду и «нужду», благодаря «рождению, освобождающему от смерти». Идея ananke обнаруживается в наиболее древней эллинской мистериософии и соответствует индуистской карме и буддийской танхе. Ananke отсылает к глубинной иррациональной тоске, благодаря которой существо было низвергнуто в физическую жизнь, и к тому стремлению, которое из состояния «бытия в себе» приводит к состоянию «экз-истенции», то есть «бытия вовне».
В соответствии со специфическим и более техническим аспектом, «нужда» и «сжигающая, непрестанная тоска», упоминаемые несколько раз в тексте, могут отсылать к характерному опыту, каковой испытывало множество людей, когда им в ходе первых успешных практик (отдают они себе в этом отчёт или нет) удаётся войти в соприкосновение с чем-то в «подземной» зоне собственного существа, приведя это в движение. Этот опыт напоминает органический, абсолютный, нескончаемый голод, приводящий к ни с чем не сравнимым мучениям и неудовлетворённости. Он заставляет оглядываться вокруг в поисках удовлетворения, обращаясь к тому или иному объекту, отождествляясь с тем или иным человеческим стремлениям или желаниям, начиная с физического голода и вплоть до спазмов такой сильной любовной страсти, коя описывается в Тристане и Изольде. Но это тщетные попытки, ибо сей голод невозможно удовлетворить ни чем земным или человеческим. Он отчаянно усиливает каждый тип ощущений, но, тем не менее, остаётся неудовлетворённым; таким образом, то, что остаётся, является своего рода всепожирающей тоской по пустоте. Тогда смерть может показаться высшей радостью и единственным адекватным выбором (e.g., muero porque non muero [я умираю, поскольку я не умираю], выражаясь словами св. Терезы Авильской; мы обнаруживаем сходную ситуацию в гимне тьме и смерти как высшему наслаждению любви в Тристане). Возникает почти что смутное ощущение того, что смерть и тьма скрывают нечто, что может утолить эту безымянную жажду, о чём также ставится вопрос и в орфизме (ср. Гимны Ночи Новалиса и Путеводитель по Тристану и Изольде А. Онофри). Мы могли бы упомянуть отнюдь не одну персону, для кого суицид стал эпилогом подобного пробуждения, произошедшего без надлежащего контроля и просветлённого сознания. Это специфическая интерпретация «нужды» и «необходимости», упоминаемой теургом, подтверждается тем фактом, что мы имеем здесь дело с ритуалом Великих Мистерий. Данному ритуалу предпосылаются подготовительные практики, каковые могут вызвать тот самый опыт, о котором мы говорим, – тот, что может быть завершён лишь в смерти; будь-то teleisthai, смерть, коя есть жизнь или инициатическое воскрешение, или же teleutan, подлинная смерть, когда telos означает не завершение, но конец, угасание мимолётного света индивидуального сознания.
Будучи рабом «необходимости» (ananke), человек пассивно следует за «потоком», в соответствии с законом, каковой посвящённый стремится преодолеть. Таким образом, ему необходимо зафиксировать могущество человеческой души, остановить её движение и поставить под строгий контроль, благодаря высшей силе, кою он обрёл – лишь тогда оковы будут сброшены. Благодаря смене состояния, его «мучения» прекратятся. Я будет дышать «космическим воздухом», каковой есть эфир свободы и избавления, бытие вне каких-либо мест и свежесть нематериального деяния. Этот «космический воздух» есть «эфир жизни» или «Эфир Живых», эхом звучащий в духовной форме звука, звуках ясности и просветления. Эти звуки в древнеегипетской традиции суть так называемые «имена могущества»; это мантры в индуизме и «буквы света» в каббале. Аристид, говоря об Элевсинских мистериях, утверждает, что человек испытает в них наиболее ужасные и наиболее чудесные вещи; самые страшные (phrikodestaton) и самые безмятежные (phaidrotaton) ощущения, кои божественные сущности готовы предложить человеку. Точно также в рассматриваемом митраистском ритуале упоминается «Чудо Огня», «Ужас Вод» («Воды, что заставляют дрожать») и «Бездны Истока». Напомним, что сей опыт отсылает к Великим Мистериям, предназначенным для тех, кто достаточно укреплён предыдущими испытаниями, став, тем самым, способным преодолеть ужас, смущение и восторг, каковые они вызывают у большинства людей. Текст упоминает защитное средство: немедленное произнесение «Безмолвие!» – призвание состояния тишины, о котором уже было сказано ранее. «Бессмертное око» есть «третий глаз», «лобный глаз», «циклопическое» или «солнечное» око; это орган духовного зрения. Инициатическая литература изобилует его упоминаниями. Сей глаз не только может смотреть на Эон, но также ему открываются вещи, которые «очищающий огонь» лишает их обособленного и чувственного характера. Мы уже упоминали о его соответствии «оку Шивы», каковое в свою очередь отсылает к налобной жемчужине, которую можно увидеть на изображениях Будды.
Заявления, произносимые в этом логосе, а именно, что могущество человеческой души должно быть восстановлено по ту сторону состояния «нужды», подтверждает представление, что инициация не есть мистический распад, но, наоборот, интеграция: интеграция в состояние, каковое превосходит низшую форму и существование и предшествует им.
Инвокация первого логоса полна voces mysticae (мистических слов). …Это слова, которые, будучи произнесены в особом состоянии флюидической экзальтации, обладают властью пробуждать и вызывать – это практически «абсолютные выражения» или жесты могущества, кои проецируют значения, которыми заряжаются остальные слова. Чтобы они вызывали эффект, эти слова необходимо «пробудить». Теургический «энтузиазм» должен «зажечь их» и «раскрыть», чтобы они практически спонтанно вспыхнули в заклинаниях. В этих «словах» мы должны отметить присутствие семи греческих гласных, каковые, вероятно, соответствуют порядку семи планет и семи уровней магической иерархии (более подробно о ней позже), отражая тем самым очень распространённый символизм.
Перевод Дмитрия Зеленцова
